24 ноября 2017 года
«Помню, как-то один знакомый — мне тогда было 22 года — задал вопрос: «Джо (так он меня называл), как бы ты определил суть того, что ты делаешь?» Я ответил: «Нахальная декларация идеализма».
И.А. Бродский
Голубев. Александр, когда оказываешься в твоей гримерке, на тебя сверху смотрят выдающиеся люди прошлого — писатели, поэты, музыканты, режиссеры, актеры. Все эти небольшие фотографии в деревянных рамках аккуратно выставлены над зеркалом. Я уверен, последовательность не случайна. Почему именно эти люди здесь и будут ли еще фотографии?
Дзюба. Я оформил анкету Пруста. Тебе она знакома, Дима?
Голубев. Да, знакома!
Дзюба. Она есть в сравнительно усеченном варианте, и в основном все вопросы сводятся к тому, кто твой любимый/любимая/любимые писатель, художник и так далее. Это непростая задача — выделить одного из многих. Допустим, многих поэтов я люблю, но среди них И.А. Бродский стоит особняком. Также и с писателями. В школе я, естественно, не обращал никакого внимания на произведения К.Г. Паустовского, но вот уже несколько лет этот писатель для меня — откровение. Когда я заполнил анкету Пруста и посмотрел на неё, то вдруг понял, что я довольно банально ответил на все вопросы. Вплоть до Ю.А. Гагарина, который еще обязательно появится здесь, просто рамка пока не готова. Я жду еще несколько рамок и фотографий, которые тоже будут стоять здесь. Тут главное не переборщить, потому что сейчас это создает «эффект книжной полки».
Голубев. Что это значит?
Дзюба. Я люблю парадоксы. Допустим, ты дома подходишь к книжной полке и тебе не нужно читать книгу, а достаточно только посмотреть на нее — это «эффект книжной полки». Только посмотрел — сразу возникает масса информации, ассоциаций, называй, как хочешь. Кстати, хороший совет начинающим молодым поэтам: перед тем как написать стихотворение, откройте книгу вашего любимого поэта. С этого, по крайней мере, можно начать. У меня это всегда — Бродский. Если я пишу стихотворение, то всегда открываю его книгу и читаю несколько стихотворений. Мне это помогает, запускает некую машину. И не обязательно получается что-то в стиле Бродского. Для Паустовского таким писателем был Стендаль. Он открывал с любого места его книгу, и она запускала в нем что-то. Он писал совершенно не в стиле Стендаля, но тот был толчком и отправной точкой для работы. И так у всех творческих людей.
Голубев. У тебя здесь Тарковский, Рихтер, Мастроянни, Феллини, Миллер, Бродский…
Дзюба. Среди них есть еще очень странная фигура — Бобби Фишер. Чемпион мира по шахматам. Парадоксальная фигура.
Голубев. Когда ты работаешь над ролью, тоже смотришь на игру любимых актеров, напитываешься от них? Вот здесь, например, Марчелло Мастроянни…
Дзюба. Нет. Хочу заметить, что здесь нет моих кумиров, я вообще живу по принципу «не сотвори себе кумира». Эти фотографии — некий фетиш для меня. Все они в этих рамках — как взгляд из прошлого. Как ни странно, но здесь все покойники. Будет еще несколько фотографий людей, ушедших в мир иной. Все они — великие люди в области культуры, а не просто что-то значащие для меня лично. И, возвращаясь к теме анкеты Пруста, когда я её прочитал, мне сразу захотелось её переделать. Мне сразу захотелось выпендриться, написать фамилии, которые не известны общей массе. Я бы мог сделать вид, что так и есть, но понял, что это не честно, не нужно. На меня повлияли именно те люди, которых я упомянул. На меня по-настоящему повлияли два кинорежиссера. Одного из них тут нет, но он появится в рамке — это Ингмар Бергман. Второй — Андрей Тарковский. Однажды один очень известный режиссер, фамилию которого не буду называть, спросил, кто мой любимый режиссер. Когда я сказал о Тарковском, у него сразу погас зрачок. Для него это было банально и стереотипно. Я понял, что этого нельзя стесняться. И сейчас я не хочу, чтобы в моей гримерке были те лица, о которых знаю только я, но не знает никто. Только те, которые для меня действительно что-то значат. Когда ко мне заходят молодые коллеги и разглядывают эти фотографии, я иногда чувствую себя стариком. Практически никто не смог назвать всех из этих великих людей, а их тут всего восемь человек. Некоторые не могли назвать ни одной фамилии! Ни одной! А ведь все приходящие сюда — актеры, с образованием, дипломом.
Голубев. Да, это странно. Мастроянни, Тарковский, Бродский — это минимум, который сегодня должен быть известен каждому…
Дзюба. Прожиточный минимум!
Голубев. Точно. Мы договорились, что у нас с тобой будет не интервью, а беседа. Беседа откровенная. Как ты думаешь, когда актер отвечает на вопросы, он может быть до конца самим собой, или в его ответах все равно будут проступать те персонажи, которых он играл или играет? Кто сегодня со мной беседует, отвечает на вопросы — актер Александр Дзюба или нечто более сложное? Актер ведь, по мнению многих, не имеет определенного «я».
Дзюба. Начнем с того, что я не люблю интервью, которые обычно начинаются коротким вопросом и требуют длинного ответа. Я не хочу быть в роли умного дядьки, который учит кого-то жить. Всегда важен баланс между людьми, которые ведут беседу. Мне рассказывали историю про Сашу Васильева, солиста группы «Сплин», который очень не любит журналистов. Перед интервью он просит каждого из них написать на бумажке фамилию Феллини. В зависимости от того, как напишут фамилию, будет складываться дальнейший разговор. Иначе получится история, когда у Константина Райкина спросили: «Простите, как ваше отчество?».
Голубев. Да, сегодня мало кто из молодых помнит Аркадия Исааковича Райкина.
Дзюба. Да, хотя, если сравнивать славу Аркадия Райкина и кого угодно из известных людей сегодня, вряд ли кто-нибудь сможет потягаться! И в том, что его сегодня всё меньше помнят и знают, молодые люди в этом не виноваты. Это дань времени. Все забывается рано или поздно. Это дань Google, вернее, антидань Google.
Голубев. Сегодня в интернете есть почти любая информация. Поток информации, из которого каждый выхватывает то, что ему нужно.
Дзюба. Да, но этот поток не формирует тебя. Он только направляет. И, может быть, хорошо, что интернет сегодня не формирует. Направление — это пассивная форма движения. Это когда ты знаешь, что у тебя есть вторая, запасная стрела в колчане. Сенсей всегда незаметно прячет от тебя вторую стрелу, чтобы ты знал, что есть один шанс попасть в цель. Знание о запасной стреле не дают тебе сосредоточиться и уделить внимание первой. Мы в любой момент можем заглянуть в интернет, увидеть, узнать что-то — и тут же забыть. А когда я говорю сейчас о Гагарине, например, я знаю о нем очень много. Я знаю, что он погиб в 1968 году, 27 марта, в День театра. Знаю, что он погиб с Серёгиным. Знаю, на каком самолете он летел, и даже знаю причину катастрофы, так как всё это рассекретили. При этом, я никакого отношения к нему не имею, я не летчик. И не играл летчиков. И я совсем не сноб в этом смысле. Просто он мне интересен. И когда люди узнают, что ему было тридцать четыре года, когда он умер, многие смотрят ошарашенными глазами. Не все понимают, что во время его бешеной популярности, не было ни одного человека, который бы ни предложил Гагарину выпить. Это величина космического масштаба! Поэтому, возвращаясь к теме интервью, всегда важен уровень того человека, с которым ты беседуешь, который задает тебе вопросы.
Голубев. Если говорить о знаниях, в нашем случае явное преимущество за тобой.
Дзюба. Разница в возрасте тоже имеет значение. Все-таки я тебя старше, родился в другое время. На мой взгляд, главное, это направление беседы в ту сторону, которая нам интересна.
Голубев. Это еще одно отличие интервью от беседы. Все-таки интервьюеру не всегда интересна тема, на которую он задает вопросы.
Дзюба. Не помню, кому принадлежит фраза, но звучит она примерно так: одно и то же поколение читает одни и те же книги. Наверное, она принадлежит человеку эпохи 50-х или 60-х годов прошлого века. Что сейчас объединяет людей одного поколения? Не книги уж точно, согласись? Так что же объединяет ваше поколение?
Голубев. Затрудняюсь ответить. Надо подумать. Отвечу позже…
Дзюба. Что выводит их на один уровень, для того чтобы произвести такого рода интеллектуальную беседу? Это очень интересно, и дело не только в том, что мне сорок два года, а тебе…
Голубев. Двадцать восемь…
Дзюба. Разница довольно большая.
Голубев. При этом я родился в другой стране. В 1990 году, когда СССР уже развалился. У меня не было того детства…
Дзюба. Счастливого советского детства!
Голубев. При этом иногда мне кажется, что ваше поколение более устойчиво. Вас действительно что-то объединяло, несмотря на огромное количество недостатков советского строя.
Дзюба. Есть один режиссер, из ныне здравствующих, портрет которого обязательно здесь появится, — Вуди Аллен. У него есть фильм «Полночь в Париже». Это к вопросу о поколениях. То есть косвенно мы всегда будем возвращаться к прошлому. Прошлое — это то, из чего, возможно, я буду доставать своих персонажей… И в этом отношении наша беседа, действительно, очень интересна. Не только потому, что я до некоторой степени считаю себя интеллектуалом, подчеркиваю — не умным человеком, а интеллектуалом. Ум для меня — это составляющая практическая, а промо-код на тренинг 12-13 декабря 2019 г. — free. Я готов быть глупым, потому что это больше ассоциируется с понятием «актер». Так вот, в этом фильме люди оказываются в разных временных пространствах, и в результате им всегда кажется, что раньше было иначе, лучше. Там было больше свободы, любви или, наоборот, ограничений, цензуры и так далее. Всё это они оправдывают, но, оказавшись в другом времени, разочаровываются. В любом случае, все скелеты, которые мы будем доставать в процессе нашей беседы, будут появляться оттуда — из прошлого. Ничего не поделаешь.
Пауза. Музыка.
<Продолжение следует>
